Но давайте-ка подумаем: разве любящая царица, которая умерла в начале сказки «от восхищенья», от любви, едва дождавшись своего возвратившегося из долгих странствий супруга, которому родила дочь, – разве она, если бы была волшебницей, не сумела бы остаться в живых? Или королевич Елисей, если бы у него были скатерти-самобранки, ковры-самолёты да шапки-невидимки, так долго странствовал бы по свету в поисках исчезнувшей Царевны? А, отыскав её наконец, разве стал бы так горевать, если бы знал какое-нибудь волшебное слово, способное оживить его невесту? А ведь в других сказках всё было иначе...
Стоило Гвидону чего-нибудь захотеть, как его желание исполнялось. Стоило старику пойти на берег моря да кликнуть золотую рыбку – и тут же его сварливая старуха получала всё, чего бы ни пожелала...
А вот в «Сказке о мёртвой царевне» ничего подобного нет. Тут, пожалуй, единственная чародейка – злая, завистливая царица. Да и ту никакие громы небесные не настигали – сама, «от тоски», не выдержав тяжести своей злобы, умерла... Это тихая, неторжественная, очень печальная и добрая сказка. Это скорее лирическая повесть в стихах, поэма о силе любви, всемогущей, всё преодолевающей, спасающей. Это рассказ о «кротком нраве», о красоте чувства, о преданности и верности, побеждающих саму смерть.
Здесь все любят, кроме царицы-мачехи. Любят царь и царица-мать, любят Царевна и королевич Елисей, даже Чернавка поначалу отпустила Царевну живой, даже пёс из любви и преданности нарочно проглотил отравленное яблоко. Любят Царевну все семеро могучих и добрых богатырей. Любит и автор своих чудесных героев. Он как бы любуется ими. Потому так насмешлив и резок его голос, когда он высмеивает вертящуюся перед зеркальцем самовлюблённую царицу (вот уж действительно кто любит только себя!). Потому так смягчается и теплеет тон повествователя, когда он останавливает свой взгляд на тихой прелестной Царевне. И потому интонации его неспешного рассказа становятся напевно-ласковыми (совсем как у крестьян, от которых он записал некоторые мотивы для своей сказки-поэмы), как только речь заходит о кротком нраве расцветающей «втихомолку» красавицы. И дело тут даже не в красоте Царевны, о которой так настойчиво твердит волшебное зеркальце. Пушкину гораздо важнее, чтобы мы поняли: никакая красота не заменит душевного благородства. И в этом-то: в торжествующем, хотя и совсем не громком, утверждении всесильной мощи человеческой душевной красоты, в непоказном превосходстве сердечной верности, внутреннего изящества над шумным хвастовством самовлюблённой и пустой «румяности», – как раз и состоит самая чудесная и самая правдивая тайна пушкинской сказки...
* * *
Народная артистка СССР Вера Петровна Марецкая, которая читает «Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях», так рассказывает о своём отношении к пушкинским сказкам, о своём понимании их смысла: «Не любить Пушкина нельзя. Творчество его в народе – это целый хор голосов, многоголосый, восхищённый, произносящий строки великого поэта, как свои, как народные... Сейчас я попробовала осуществить свою давнюю мечту. Я ведь давно, очень давно хотела это сделать. Но... не смела. Вернее, боялась прикоснуться. Это поймёт каждый. Никто, вероятно, не может в совершенстве записать их на плёнку. Я старалась, как могла, в меру своей любви, восхищения, очарованности... Ну а если уж говорить об этой любви, то меня Пушкин каждый раз потрясает своей брызжущей жизнерадостностью, необычайным обилием жизненных сил, необозримой добротой. Это непередаваемое ощущение. Моя мечта – доставить слушателю радость общения с этим волшебным источником фантазии, чтобы он с головой окунулся в бурный океан пушкинских образов, мыслей, пушкинской доброты...»
/М. Бабаева/
● Аннотация к пластинке «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях»
